Слепой с пистолетом [Кассеты Андерсона. Слепой с пистолетом. Друзья Эдди Койла] - Лоренс Сандерс

Бингем. Вы хотите спросить — был ли я в ясном сознании?

Ведущий допрос. Ну, в общем, да…

Бингем. Не совсем. Глаз болел — и очень сильно, и еще пульсировала боль в том месте, куда он ударил меня ногой. Меня уложили на кушетку в гостиной миссис Хатвей. Викторианская кушетка красного бархата. Жена прикладывала к глазу холодное полотенце. Помогал мне и доктор Рубиков — у него приемная на первом этаже. Тогда я плохо воспринимал, что творилось вокруг. Думаю, у меня было что-то вроде шока. Впервые в жизни меня избили. Впервые я стал жертвой такого нападения. Вы меня понимаете?

Ведущий допрос. Вполне, мистер Бингем.

Бингем. То, что совершенно незнакомый мне человек ударил меня, нанес мне травму, а потом стал избивать ногами… По правде сказать, мне было стыдно. Может, это и неожиданная реакция, но мне было стыдно.

Ведущий допрос. Вам было стыдно?

Бингем. Да, у меня было именно это чувство.

Вопрос. Но с какой стати и чего вам было стыдиться? Вы сделали все, что могли — и кстати, сделали куда больше, чем кто-либо из остальных жильцов. Вы мгновенно отреагировали на вторжение. Вы пытались защитить ваших близких. У вас нет оснований стыдиться.

Бингем. Но я ничего не мог с собой поделать. Возможно, это потому, что человек с пистолетом обращался со мной и со всеми остальными с таким наглым презрением. Как он размахивал пистолетом. Как он ржал. Он получал от этого большое удовольствие. Он толкался. Когда ему нужно было, чтобы швейцар отошел от окна, он не попросил его отойти, он просто отшвырнул его так, что бедняга Тим О’Лири упал. А этот человек заржал. Я боялся его. Может быть, потому мне и было так стыдно.

Ведущий допрос. Этот человек угрожал вам заряженным пистолетом. У вас были все основания бояться.

Бингем. Не знаю… Я воевала Корее. Бывал в боях. Мне и там бывало страшно, но не стыдно. Трудно объяснить разницу, но она есть. Я знал, что этот человек ненормален, злобен и очень опасен.

Ведущий допрос. Ладно, давайте двинемся дальше. Вы говорили, что в половине четвертого или чуть позже появились четверо остальных грабителей и вас перевели в квартиру 4–6 напротив.

Бингем. Верно. Я мог идти с помощью жены и доктора Рубикова. Нас вывели из квартиры 4-а и ввели в квартиру 4–6.

Ведущий допрос. Они сообщили вам, почему это делают?

Бингем. Нет. Тот, кто выглядел главным, просто вошел и сказал: «Все в квартиру напротив. Быстро!» — или что-то в этом роде.

Вопрос. Он велел поторапливаться?

Бингем. Да. Возможно, я что-то присочиняю — я еще был плох, — но мне показалось, что они заволновались. Они даже стали нас подталкивать. Они явно заспешили. Когда они впервые появились в моей квартире, то выглядели более уверенными. Теперь же они торопились, толкали нас…

Вопрос. В чем, по-вашему, было дело?

Бингем. Думаю, что они чего-то опасались, хотели побыстрее закончить и уйти. Так мне, во всяком случае, показалось.

Вопрос. Вам показалось, что они напуганы? Вам от этого не стало легче?

Бингем. Нет, мне по-прежнему было очень стыдно.

70

Отрывки из окончательного отчета капитана Эдварда Делани. Этот документ стал своего рода классикой и был перепечатан полицейскими журналами семи стран, в том числе и в России. В архивах он значится под номером NYPD-EXD-1-9-1968.

Примерно в 3.24 я прибыл на угол Восточной Семьдесят третьей и Йорк-авеню. Я приехал из Двести пятьдесят первого участка. Моим шофером был полицейский Алоизий Макклер. Я сразу заметил патрульную машину, поставленную поперек Семьдесят третьей улицы, — как я понял, чтобы блокировать проезд. Однако поставлена она была неудачно. Это была машина Г-24. Сообщив, кто я такой, я попросил поставить машину чуть дальше, там, где по обе стороны улицы были Припаркованы частные автомобили. Это позволяло полностью отрезать этот конец улицы.

На северо-западном углу Восточной Семьдесят третьей и Йорк-авеню есть телефон-автомат. Я обнаружил, что телефон неисправен (как показало дальнейшее расследование, все телефоны-автоматы в районе места преступления были повреждены, что свидетельствует о хорошо продуманном и тщательно подготовленном плане этого четко организованного налета).

В связи с этим я приказал полицейскому Макклеру взломать дверь табачного магазина на северо-западном углу Восточной Семьдесят третьей и Йорк-авеню. Он сделал это аккуратно, не разбив стекла. Я вошел, включил свет и нашел телефон (я сделал все возможное, чтобы не нанести ущерба собственности владельца магазина, хотя городским властям придется заплатить ему за сломанный замок).

Затем я позвонил в Центр связи лейтенанту Джону Л. Финили. Я сообщил ему, где я расположился, и попросил, чтобы телефонная связь поддерживалась непрерывно. Он дал согласие. Я также попросил, чтобы инспектора Абрахамсона, который ехал из Квинса, направили ко мне. Лейтенант Финили сказал, что все ему передаст. Затем я посадил полицейского Макклера дежурить у телефона, пока ему не прибудет замена. Он заступил на дежурство.

Поскольку формально я был не на дежурстве, то был одет в штатское. Я снял пиджак, закатал рукава и перекинул пиджак на руку. Соломенную шляпу я оставил в магазине. Затем я одолжил утреннюю воскресную газету у одного из патрульных в машине, блокировавшей Семьдесят третью. Сунув газету под мышку, я двинулся по южной стороне Восточной Семьдесят третьей от Йорк-авеню в сторону Ист-энд. Проходя мимо дома 535 по противоположной стороне улицы, я заметил, не поворачивая головы, грузовик у служебного входа. Боковые двери его были распахнуты, но никого рядом не было.

Я сразу понял, что ситуация для лобовой атаки сложилась неблагоприятная. Дома, обращенные фасадами к атакуемому дому, не создавали возможностей для хорошего укрытия. Большинство из них были той же высоты, что и дом 535. Лобовая атака в принципе была бы возможна, но только не в соответствии с инструкцией Управления полиции № 64 от 19 января 1948 года, в которой говорилось: «При оперативных действиях командующий операцией должен, во-первых, заботиться о безопасности лиц, непричастных к преступлению, а, во-вторых, о безопасности своих подчиненных».

Дойдя до угла Семьдесят третьей и Ист-энд-авеню, я сообщил, кто я такой, патрульным машины Г-19, блокировавшим этот конец улицы. Опять-таки и эта машина была поставлена неудачно. Указав водителю, как надо правильно поставить заслон, я попросил его отвезти меня кружным путем на мой командный пункт, а затем вернуться обратно и поставить машину так, как я приказал. Затем я вернул газету тому сотруднику, который мне ее одолжил.

За то недолгое время, что я возвращался на свой пост, я разработал план атаки. Я связался с лейтенантом Финили в Центре связи по открытой телефонной линии с командного поста в табачном магазине (мне остается лишь добавить, что сотрудники Центра оказывали прекрасное содействие, однако на будущее хотел бы пожелать им придерживаться более формальной системы общения с употреблением большего количества кодовых слов и цифр. Иначе переговоры принимают слишком неофициальный характер, что ведет к лишней трате драгоценного времени).

Я приказал лейтенанту Финили выслать в мое распоряжение еще пять патрульных машин. Я также потребовал взвод особого назначения, снабженный по крайней мере двумя портативными передатчиками, оружейную машину со слезоточивым газом, две машины с прожекторами, а также «скорую помощь». Лейтенант Финили сказал, что проверит наличие требуемого и вышлет все, что окажется под рукой, и как можно скорее. Тогда же (в 3.40 или в 3.45) я попросил лейтенанта Финили поставить в известность о происходящем дежурного заместителя начальника полицейского управления Артура К. Битема, предоставив последнему право решать, нужно ли информировать об операции начальника управления и мэра или нет.

После этого я начал расставлять людей по местам.

71

Кассета NYPD-SIS-146-83C.

Хаскинс. Примерно тогда Граф сказал…

Вопрос. Когда именно?

Хаскинс. Томми, я не помню точно. Была поздняя ночь или раннее утро. Небо вроде бы стало светлеть, а может, это мне только казалось. Так или иначе, я объяснил братьям Бродски, что брать в квартире 4–6. Это и впрямь оказалась самая настоящая сокровищница. Наш мастер разобрался с огромным старинным сундуком, окованным медью и запертым на внушительный висячий замок. Еще он пооткрывал разные шкатулки, ящики, ящички. Отпер и коробку для боеприпасов армейского образца, тоже запертую на замок. Старушки оказались припасливыми, словно белки. Смех и только! Банкам они явно не доверяли. Мы взяли кулон с бриллиантами, рубиновое колье — камни были жутко грязные, — но одни только эти вещицы потянули бы тысяч на пятьдесят. С наличными тоже был порядок — причем попадались такие древние купюры, какие я в жизни не видел. Были там и ценные бумаги, и горы разных викторианских штучек — диадемы, браслеты, ожерелья, булавки, заколки, броши, коллекция табакерок, инкрустированных драгоценными камнями, — все высокого качества, хотя и нуждалось в чистке. Господи, Томми, это все равно что оказаться у «Тиффани» семьдесят пять лет назад. Какие там были умопомрачительные эмали, финифти, стекло! Я просто не имел права их там оставить. Граф велел поторапливаться, и пришлось махнуть рукой на ковры и мебель, хотя за один лишь шератонский столик любой музей мира заплатил бы бешеные деньги. А какой там был восхитительный персидский ковер — маленький, не больше, чем три на пять футов. Я решил захватить и его и велел Билли, тому, у кого мозги набекрень, взять его под мышку и тащить в грузовик.